Сайт общественно-политической газеты "ТРИБУНА" Динского района Краснодарского края
На Кубани нет чужих детей
15.09.2014 14:42
Под лентой цвета дыма и пламени (часть VII)
15.09.2014 15:07

«Пытка» голодом

«Пытка» голодом

В этом году в России вспоминают 100-летие со дня начала Первой мировой войны. Беспрецедентная по своему размаху и количеству вовлеченных в нее стран, эта война навсегда изменила мир, предопределив на долгие годы вектор его развития.

Последствия войны были катастрофическими для народного хозяйства большинства стран, и Россия не стала исключением. Длительный экономический кризис, в основе которого лежали гигантские хозяйственные диспропорции и политическая нестабильность, растянулся на десятилетие, став, по мнению историков, одной из причин возникновения голодомора на Кубани в 1932-33 годах, жертвами которого стали тысячи жителей нынешнего Динского района.

Как ломали «саботаж»

Главными причинами голода на Кубани стали засухи, в результате которых урожай 1932 года оказался небольшим, и план заготовки хлеба оказался сорван. Этому способствовали также низкая культура земледелия и отсутствие в достаточном количестве необходимых орудий для обработки земли. Несмотря на объективные причины, главными врагами недоимки хлеба были объявлены «кулаки» и «подкулачники», которые якобы сорвали заготовку. В целях «усиления хлебозаготовок» 22 октября 1932 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о создании на Украине и Северном Кавказе чрезвычайных комиссий, а уже 4 ноября 1932 г. при активном участии членов комиссии ЦК ВКП(б) Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) было принято постановление «О ходе хлебозаготовок и сева по районам Кубани». В преамбуле его говорилось о «позорном провале плана хлебозаготовок» и «боевой задаче» – сломить саботаж и уничтожить сопротивление. Большевики полагали, что жители кубанских станиц более крепкие и зажиточные, чем иногородние крестьяне или горцы, и смогут выполнить эти планы. А если это и вызовет голодовки, то так «контрреволюционному» казачеству и надо. Когда же казаки (как, впрочем, и иногородние) стали укрывать от санкционированных сверху изъятий последние остатки зерна, чтобы не умереть с голоду, то это было объявлено «кулацким саботажем хлебозаготовок».

Люди ели людей

К концу 1932 года по всем станицам и хуторам были созданы «комсоды» (комиссии содействия хлебозаготовкам). Комсоды начали поголовный обход дворов колхозников и единоличников, изымая весь хлеб подчистую, в том числе и из колхозных амбаров. Оставшиеся без еды люди были вынуждены есть собак, кошек, лягушек, траву…

К 1933 году в станице Динской из пятнадцати тысяч населения едва ли осталось пять. Богатая, утопающая в садах станица превратилась в пустошь из заброшенных, заросших бурьяном хат.

Автор многих книг, уроженец станицы Динской Дмитрий Иванович Степанченко, более двух десятков лет работавший корреспондентом ТАСС, так описывает в своей книге «Три побега» события 1933 года в нашей станице:

«…Меня, тогда беспризорного, могли покусать бродячие собаки, но еще страшнее было бы то, что меня могли поймать голодные земляки-станичники. Некоторые из них воровали тогда детей на улицах и в домах. Потом резали их, как овец или коз, а мясо ели сами или же продавали, как баранину на базаре. Людоедство в моей родной станице было!»

В то самое время, пока Дмитрий сидел с мамой в карцере, где шли допросы матери по случаю хищения коллективной собственности – сорока двух колосков недозрелой пшеницы, – в станице Динской разразилось неприятное для властей уголовное дело по факту каннибализма. О нем говорила вся станица, все ее жители. Даже сидельцы-арестанты карцера узнали об этом, поскольку произошло это неподалеку от центральной улицы.

Вот как это было. «…Ранним утром к жившим в ветхой хате пожилым супругам постучалась соседская пятилетняя девочка. Она тихим голосом попросила соли, сказав, что ее мама послала.

Старик с недоумением посмотрел на худенькую девчушку и проговорил:

– Зачем же вам нужна соль, если у вас в доме – хоть шаром покати? Вы ведь лебедой питаетесь. Мне только вчера твоя мама сказала.

– Да, это правда, – ответила девочка, – так и есть! Но мама ночью ножом зарезала моего братика Сашу, когда он спал. Я так плакала по нем. Он был такой хороший, мы всегда так с ним играли. А соли просим, чтобы посолить мясо. А то пропадет оно быстро в такую жару. Когда мясо от Саши съедим, то тогда моя очередь настанет… Мамка меня зарежет.

Пожилые супруги переглянулись, но соли девочке дали целый стакан. Едва только просительница ушла, как старик побежал по направлению к станичному совету, чтобы оповестить о случившемся.

Вместе со стариком по указанному адресу пришло трое милиционеров во главе с начальником. Женщина была взята с поличным. Она едва успела посолить разрубленные куски тела своего ребенка, намереваясь отнести их в погреб. Ее арестовали и увели. Пятилетнюю девочку тот же самый начальник милиции приказал поместить в детский дом».

И сегодня, благодаря летописцам Е. С. Бублик, Р. П. Чернуха, Д. И. Степанченко, Ю. М. Бодяеву и другим, мы восстанавливаем белые пятна истории Динского района. Мы должны знать историю своей малой родины, чтобы вновь не повторились суровые 30-е годы.

Вымирали семьями…

Представьте себе только на один день, что в доме нет никаких продуктов и никакой еды. И нечего есть и нечем кормить детей… А ведь многие люди в скорбном 1933 году забыли даже запах настоящего пшеничного хлеба.

Раиса Петровна Чернуха, автор книги «Очерки истории Нововеличковской», пишет: «Закончился 1932 год. Огорчил он колхозников. Не удался хлеб в ст. Нововеличковской. На трудодень выдали тогда по 200 гр. суржи, а денег – по 22 копейки. Все труженики остались у хозяйства должниками».

Из глав истории Нововеличковской, описанных Екатериной Спиридоновной Бублик, мы узнаем, что в 1933 году вымирали целые семьи, кварталы в станице Нововеличковской. Только на одном Южном кладбище долгое время после войны можно было наблюдать три общие могилы. И крест с надписью «1933 год». Имена захороненных остались только в церковных «грамотах» родственников выживших.

Екатерина Спиридоновна описывает в своих воспоминаниях: «Я видела похороны в этих общих могилах… Я видела опухших от голода своих сограждан. Царил необычный страх. Он витал над станицей. Голод – это… Смолк лай собак, мяуканье кошек – их не стало, люди съели. Мертвые люди в домах… умирая от голода, падали на улицах».

Умерших от голода в 1933 году часто никто не оплакивал, и многих просто некому было оплакивать. Копать ямы и делать гробы в массовом количестве было тоже невозможно и не по силе. Был организован вывоз их на кладбище. Вырыли три общие ямы, назвав их общими могилами. Мать Екатерины Спиридоновны с напарницей Корниенко на подводах, в упряжке своих коров, вывозили покойников с кварталов: заезжали во двор, заходили в безлюдные хаты, находили одежду, в которую их одевали, крестики и иконки клали с ними и заматывали в рядно, вдвоем они складывали осторожно, по обычаю похорон, и причитали молитвенно; крестясь, уезжали снова. Так, за неделю было похоронено 119 человек.

«В семье Мотренко И. было 12 человек, выжила только одна дочь; семья Белогая Р. И. из 5 человек – все вымерли. А его мать, сестра Антонина с мужем Порфирием лежали все опухшие от голода…» – пишет в своих воспоминаниях Е. С. Бублик.

«…День 25 марта омрачился тяжелой ситуацией: через дорогу соседи наши по ул. Казачьей, три сестры Христюковы, убили Свету Шмегельскую, мою одноклассницу, – продолжает свои воспоминания Екатерина Спиридоновна, – ученицу 3 класса Северной начальной школы, и начали жарить мясо в чугунах на обед. Страшные вопли матери Светы всколыхнули нас. Вмиг собрался народ, и дом людоедок оцепили кольцом. Рядом – правление колхоза «Социалистические Темпы». «Людоедки» решили убежать. В печь бросили части тела Светы. Едкий дым, смрад расстилался по кварталу, улицам. Мясо горело, как смола. Дышать было невозможно. Когда обыскали дом, то нашли одежду съеденных раньше детей. А мать Шмегельской успела только вытащить из огня обугленную ручку Светы и припала к ней…»

Преступниц гнали по улице Садовой в сельсовет. Их била вся толпа чем попало под руку – кирпичами, палками, камнями.

Еще один эпизод людоедства описывает Е. С. Бублик:

«…А вскоре на нашем квартале брат сестру съел. В доме Братанича Хрисанфа распалась семья: Хрисанф умер от голода. Его сын съел маленькую шестилетнюю сестру Дусю, когда мать и старшая их сестра Харитина ушли с утра на работу, чтобы заработать себе на пропитание 200 г. кукурузной муки на семью. Пришли поздно вечером. Предчувствие матери, с порога: «А где Дуся?» Родной дядя застрелил брата Дуси. Так, в один день мать потеряла двоих детей. Похорон не было. Слабость от голода. Убитого прикопали на «гноях», а части тела Дуси захоронили в саду».

Случаи людоедства в станице были не единичны. «Охотники» с петлями

вылавливали людей в зарослях бурьянов на улицах, в опустевших дворах, в зарослях берегов реки Понуры, в степи. Люди боялись ходить в такие места.

«Котел ударника»

М. М. Иваха из станицы Нововеличковской вспоминала: «…Опухшие люди искали хоть чего-нибудь поесть. Если не находили, падали от бессилия на дороге, под забором, там, где находились. Немного постонав, умирали. Их увозили на кладбище в «братские могилы». Выжили те, у кого была коза или корова, либо те колхозники, кто получал паек как ударник, занесенный на «Красную Доску». Колхоз организовал для работавших в поле общественное питание. Варили «затируху». Давали в день по кусочку соевого хлеба и по литру молока. Это для ударников. И называли такое питание «котлом ударника». Остальные питались чем попало. Во время сева кукурузы понемногу брали семенное зерно в карман или чулки, варили кукурузу или жарили ячмень, либо варили будяк». На одном квартале станицы Нововеличковской из 11 дворов остались только три семьи, остальные вымерли от голода. По переписи на 1 января 1934 года в станице не стало 83% жителей: одни умерли от голода, других угнали на этап по аресту, часть была выслана на Урал.

В газетах не писали…

Ужасы голодомора коснулись всех поселений нашего района. В станице Новотитаровской есть курган, насыпанный в память многим людям, которые погибли от голода в 1933 году. Раньше этот курган был казачьим кладбищем под названием Восточное. Во время голодомора здесь похоронили около 9 тысяч станичников.

О страшном голоде на Кубани не писали в газетах, не рассказывали по радио. Нет и точной цифры погибших. Историки считают, что их было от 350 до 800 тысяч. После 1933 года политика большевиков по отношению к жителям Кубани стала мягче, однако в народной памяти это время сохранилось как время подмены жизни смертью, традиционных норм жизни – господством безнравственности.

Большинство выживших убеждены, что голод на Кубани был спланированной акцией большевиков с целью наказания и устрашения рядовых земледельцев – как единоличников, так и колхозников – за срыв поставок зерна в промышленные центры страны, а также недостаточные темпы вовлечения казачьих и крестьянских хозяйств в колхозы.

По архивным материалам

 подготовила

Елена КОРОБОВА.

Зав. отделом истории

Динского музея.