Женечка

Женечка

13-летняя ленинградка Женечка (так ее все называли) орудовала щипцами на крыше своего дома, хватая за «хвост» зажигалку и окуная ее в ящик с песком. Маленькая, щупленькая, она шустро управлялась со всем этим, пока не была ранена в ногу.

Сейчас наша землячка Евгения Петровна Халяпина (Савельева) прихрамывает – осколок в коленке. Но, несмотря на эту боль и на свои 88 лет, идет в детские, школьные и молодежные аудитории, чтобы рассказать правду о войне.

Немецкий союзник – голод

18 сентября 1941 года начальник генштаба германских сухопутных войск генерал-полковник Франц Гальдер записал в своем дневнике: «Положение здесь будет напряженным до тех пор, пока не даст себя знать наш союзник – голод». Так началась ленинградская блокада, которая длилась 900 трагических дней.

Самой страшной для ленинградцев стала зима 1941 – 1942 годов, когда хлебный паек для детей и стариков был уменьшен до 125 граммов. В ту зиму, по неофициальным данным, погибло от голода 780 тысяч человек. На Пискаревке похоронено более полумиллиона человек, в том числе и старший брат нашего президента Владимира Путина. За неделю до Нового года хлеба вообще не выдавали. Наступил страшный, лютый голод. Суррогатный хлеб состоял из заплесневевшей муки, отрубей, целлюлозы и хлопкового жмыха. Черная, как земля, детская пайка хлеба вмещалась в ладошку ребенка – и это на целый день! Но в то время суррогатный хлеб спас многих людей от неминуемой голодной смерти.

Материнское сердце словно хлеба кусочек

– Отец мой работал в министерстве. Перед началом войны он отправился с эшелоном продовольствия в Германию. Пропал без вести. Брат Сергей (был взят из детского дома моими родителями) в 16 лет записался на авиа-

курсы и в семнадцать погиб под Чудово. Внезапно обрушившееся горе плюс голод надломили мою мать, и она слегла, – вспоминает Евгения Петровна.– 11 дней я спала с мертвой матерью и 11 дней получала хлеб на ее и свою карточки.

На уборку покойников – очередь. Они были в каждой квартире и не по одному. На двенадцатый день приехала медико-санитарная команда и сказала Жене обшить труп матери белой простыней со стороны спины. У нее, тощей и обессиленной от голода, не было сил перевернуть мать.

– Когда мне это удалось, я увидела под подушкой несколько кусочков засохшего хлеба. Для меня родная собирала. Я маму обшила, а где лицо – прорезала дырочку. Смотрю на личико, обнимаю и плачу, плачу. Давно ли песни ты мне пела? Боль. Утрата. Невыносимая боль! Ну а за ту дырочку санитары меня поругали. Маму похоронили в братской могиле № 1 на Пискаревском кладбище. Так я стала сиротой.

«Говорит Ленинград»

Семья Савельевых жила по улице Подольской в большой трехкомнатной квартире. Мебели было много. Ее хватало на растопку буржуйки, которая стояла посреди комнаты. На ней всегда стоял алюминиевый чайник. С ним Женя ходила за водой. Сначала ее рвало при виде мертвецов в проруби. А потом наловчилась ковшиком, придавливая труп вниз, набирать воду.

Город, казалось, вымер. Отключили воду, свет, отопление. Остановились трамваи, троллейбусы. Улицы заметены снегом, сугробами. Мороз – до 40 градусов. Бомбежки и артобстрелы. Единственной связующей нитью друг с другом и со страной было ленинградское радио. Ольга Бергольц стала голосом сражающегося города. Ее «Говорит Ленинград» вдохновлял и поддерживал ленинградцев в самые страшные месяцы войны. Немцы искали радиоцентр, чтобы разбомбить его, но это им не удалось.

Детдом

Звонок из райкома партии:

– Женечка! Ты сама пойдешь в детский дом или за тобой приехали родные?

– Долго я стояла у подъезда с чемоданчиком в руке. Смотрела на родные окна и плакала. Я уже знала, что больше сюда никогда не вернусь.

Директор детдома Бекер попросил Женю поселиться в спальне с двух- и трехлетними детьми и присмотреть за ними – заменить им маму, няню, воспитательницу. Детки лежали в коечках бледные, худенькие. У них не было сил даже пошевелиться, а не то чтобы плакать и просить кушать. Их находили в квартирах, в развалинах, на улицах и на носилках сюда привозили. Тринадцатилетняя девочка начала кормить каждого из ложечки болтухой, а норму хлеба делить на три части (завтрак, обед, ужин). Умывала малышей, переодевала, гладила по головке, разговаривала с ними. Чуть-чуть они стали лучше.

– Мы ходили на железную дорогу. Из вагонов выгрузят мешки с крупой, а брезент, на котором они стояли, забирали. А что оставалось на полу, мы выискивали по крупинке. Пусть 5 – 6 зернышек, но мы их несем в детский дом. Как-то на одной из разгрузок офицер (чтоб никто не видел) дал нам солдатскую фляжку с подсолнечным маслом. А в следующий раз стряхнул брезент на пол вагона и тихо сказал: «Собирайте». Собрали все до крупинки. Вы бы знали, с какой радостью мы несли свою «добычу» в детдом, ведь там нас ждали малыши!

Поезд на Ладогу

Сопровождающих было шесть человек. Одна из девочек была слабенькой, ее все время тошнило. В Ленинграде съели ее младшего братика, и у нее нарушилась психика. Кроме малышей на Женю легла еще и забота об этой девочке. Поезд стали бомбить. По радио сообщили: «Кто в состоянии, спасайте маленьких детей и бегите в лес». Савельева подхватила двух девочек-сестренок двух- и четырех лет. И сидела с ними в лесу дотемна, пока не подали новый состав. Те девочки потом писали Жене письма. Благодарили.

«Детей топить не буду!»

Всех оставшихся в живых погрузили в трюм баржи. Ее тянул буксир. Дети радовались – 50 км до большой земли. Отплыли не очень далеко от берега, как налетели немецкие самолеты. От прямого попадания бомбы баржа закрутилась. Фашисты хорошо видели, что на барже дети, но продолжали расстреливать ее на бреющем полете.

– Женя! Идите в трюм. Всех мертвых детей – за борт! – приказал старший по детскому дому.

Савельева спустилась в трюм. А там… Детей рвет, они лежат друг на друге, многие без сознания. Поди разберись, кто живой, а кто мертвый.

– Вы как хотите, а я топить детей не буду! – решила Евгения. В результате баржу подцепили и подтянули к берегу. На берегу дали детям горячий чай. Женечка каждого малыша напоила, обтерла, приласкала. Баржу подремонтировали и под покровом темноты всех перевезли на большую землю. А там поезд – и до Новосибирска.

Блокадные дистрофики. Как же они смотрели на бочонок меда, который катил к их дому Дед Мазай! Так детдомовцы прозвали дедушку, живущего на речном острове вместе с зайцами и подкармливающего ленинградских детей.

А как же наша героиня? Она научилась жить и любить по законам совести и справедливости. Она выжила, а значит, победила! А нить в детство оборвалась…

Послесловие

Вот она, Евгения Петровна Халяпина, с ленинградской закалкой и питерской интеллигентностью, только ощущение блокадного голода осталось в ее душе навсегда. Поэтому, придя к ней в гости, голодной никогда не останешься. На протяжении четырех часов пребывания у этой истинно русской женщины она меня поила, кормила и говорила, говорила, но только то, что считала нужным сказать.

Я долго не могла прийти в себя от услышанного. Казалось бы, должна привыкнуть к чужому горю, к тому ужасу, который предстает перед глазами, когда рассказывают о войне. Но нет! Никогда, никогда невозможно к этому привыкнуть. После всего услышанного не хотелось говорить. Молчание еще долго продолжалось в машине по дороге домой…

Светлана ЗАДОРОЩЕНКО.

Фронтовая дочь, член Союза журналистов России.